
Конец девяти
Драматург Ирина Васьковская не пытается дать свою версию жуткой гибели девяти туристов, отправившихся в поход по Северному Уралу в январе 1959 года. Пьеса ученицы Николая Коляды и спектакль на её основе балансируют на скользкой как лёд в горах грани между лирическим посвящением памяти ребят и хоррором; причём смертельную угрозу несёт не мистика, но повседневная жизнь. Текст о «Перевале Дятлова» прошу считать дополнением к списку лучших спектаклей 2024-го
У серовского «Перевала Дятлова» замечательно долгое молчаливое начало: тиканье часов, тихий свет лампы под абажуром, у подножия высокой наклонной стены из зелёного брезента, на приготовленном для похода матрасике не спится юноше в очках – это Игорь, Игорь Дятлов (Даниил Яхамов), руководитель группы туристов (большинство – студенты Уральского политеха); ещё не утеплённый, в трениках и майке, рассматривает карту, помечая, не в первый, видимо, раз маршрут. Постепенно собираются все остальные – тоже молча, разве что Рустик, Рустем Слободин (Андрей Гагарин) переберёт струны мандолины. Он же и нарушит тишину: навяжет Зине вести дневник группы – все единогласно, только Зина (Александра Поликарпова) против: «О чём писать, если вы бесконечно поёте, едите или хохочете»?»
Они уверены, что так в походах всегда, было и будет; мы знаем, что в этот раз всё закончится более, чем плачевно; «Перевал Дятлова» – это хроника объявленной смерти.
Но о ней никто – до поры – не думает; да и странно думать о смерти в двадцать с небольшим лет; даже суеверный Юра, Юрий Дорошенко (Павел Кузьмин) настолько в пессимизм не ударяется. Сашу – Александра Колевтаова (Андрей Мурзаков) – больше озадачивает появление в команде незнакомого участника, Семёна (Евгений Вяткин), который постарше и в наколках.
Но в целом торжествуют безмятежность и приподнятость; лёгкая деловая возня – «почему сгущёнка под столом»; милые глупые анекдоты и, само собой, песни.
Первой – для разминки – возникает такая: «На одной из уральских дорог как-то летом во время похода мы туристский нашли котелок...». Песня не то, чтобы распространённая: взята из книги свердловского журналиста Юрия Ярового «Высшей категории трудности», написанной в 1960-е по мотивам недавних трагических событий – без мистики, без конспирологии, как о подвиге. С тех пор появились десятки версий того, что же произошло февральской ночью на перевале у горы Холатчахль, «горы мертвецов». Ирина Васьковская и Александр Сысоев ни к одной из версий не склоняются, но то, что будет плохо и так скоро, как никто не знал, фиксируют захватывающими художественными средствами.
Первый акт – сборы и путь к вершинам, которые так и не покорили; второй – собственно восхождение; в обоих действиях достаточно и хохота, и пения, и лирики – равно как и леденящей кровь жути. Это идеальный по ритму спектакль, чередующий «мнуты тишины» с почти концертными ансамблевыми номерами предельно естественно.
Оптимальный же материал – все эти туристско-студенческие штучки; дают повод моментально и органично переходить с ретро-прозы на хоровое пение и массовые танцы.
И сменять буйное коллективное действие интимными сценами: милая очкарик Люся, Людмила Дубинина (Софья Белова) неровно дышит к Игорю, а он, похоже, засматривается на Зину, а она недавно рассталась с Юрой и вот в магическом ночном эпизоде даёт подружке письменное (в смысле, письмом) обещание не заводить романов в ближайшие полгода. Вот дятловцы устраивают весёлые топотушки с лыжами – «Умный в гору не пойдёт, не пойдёт», а следом – вдруг – резкие свидетельские показания Юрика, Юрия Юдина (Никита Демидов) под стук железнодорожных колёс (стук имитируют лыжные палки, это по этюдному просто – и точно, и убедительно, и зловеще). Юрик может свидетельствовать – он единственный, кто остался в живых, потому что из-за травмы сошёл с маршрута в самом начале.
Саунд-дизайн Антона Зорихина использует тревожный гул – кажется, впервые он проникает под кожу, когда дятловцы сбиваются в кучу где-то на задворках вокзала в Серове: внутрь, по сюжету, не пустили ночевать из-за рюкзаков. Неприятность эту они переживут легко, снова запоют, на этот раз про подружку – большую кружку; дальше будут болтать о любви и петь «наши зубы остры – не погаснут костры». Пока гомон и щебетанье не прервёт неприятный крупный тип, заявившийся разжиться спиртом. Не просто агрессивный жлоб, но вестник из опасной, не настроенной на романтику реальности; неявная, но ощутимая угроза (у Алексея Дербуновича три разных, но схожих по посылу роли – Пьяница, Огнев, дед Слава).
В поезде, где «мальчишки» уступили нижние полки «девчонкам», после нежно-безмятежных разговоров пока ещё спящие герои застынут в тех позах трупного окоченения, что описаны в десятках документальных текстов-расследований.
И дуэт, обозначенный в программке как манси (Александра Незлученко и Иван Долгих), начнёт странный, словно похоронный ритуал, прошивающий весь театральный текст. И героя получат право на пугающие проявления безумия – флешфорвард в то неописуемо страшное, что случится потом, и свидетелей чему быть уже не могло; разве что трещина, раскалывающая горный склон в сценографии Владимира Кравцева могла бы рассказать – если бы камни могли говорить.
Этот «Перевал» был бы невозможен и не пробивал до мурашек, если бы не складные актёрские работы – ко всем уже названным артистам добавляю Александра Брызгалова – в роли Криво, Юрия Кривонищенко и Эдуарда Вадиуллина в роли Коли, Николая Тибо-Бриньоля.
Современные парни и девушки играют несовременных героев как наш коллективный сон о молодёжи эпохи оттепели;
шалят, поют, энтузиазм, горячие сердца, горящие глаза – так мы знаем по старому кино, так выглядит романтический миф о редком в истории СССР периоде относительной свободы – когда в ночной палатке вместо сна студенты могли всерьёз о свободе рассуждать. Это не только хроника объявленной смерти, это ещё и такой аллегорический реквием по мечте, легко проецирующийся на наше время. Фиксация состояния и ощущения, что день, начинавшийся с многообещающего солнечного утра, завершается инфернальным мраком. Утешает только то, что не каждый день длится дольше века; есть призрачная надежда – особенно у ровесников дятловцев – застать и другие времена.